Его арестовали, когда он учился на 2 курсе юрфака Ленинградского университета. Будучи родом из Карелии, он соединял в себе все черты угрофинской типики: светло-русый, бледнолицый, со вздернутым мальчишеским носом. Внешний облик мало сочетался с дерзкой политической акцией, что вменялась ему приговором суда. Произошло это весной 1970 года, когда страна «развитого социализма» помпезно отмечала столетний юбилей вождя мирового пролетариата. В пику партийному официозу, Эдик зажегся бесстрашной решимостью испортить праздник. В центре города студент-юрист высмотрел внушительного вида агитационный транспарант. Туда он и направился вечером 21 апреля, имея при себе две бутылки зажигательной смеси. Если бы ему удалось запалить красно-украшенную фанерную конструкцию, то за совершенную диверсию он запросто огреб срок от 8 до 15 лет. При этом половину из назначенных судьей годков он должен был отбывать во Владимирском централе.
Случись такое, я вместе с подобными мне заключенными Дубравлага лишились бы возможности общаться с этим светлым человеком и не без гордости называть его своим другом. Но при попытке поджега обе бутылки не взорвались, а лишь повредили фасадную сторону щита. Эдика тут же на месте загребли и возбудили уголовное дело по той самой, страшной статье о диверсии. Спустя некоторое время, в «сером» доме, по всей видимости, решили во избежание шума и международной огласки не делать из сопляка-студента героя и мученика режима. Эдику дали 3 года срока и загнали за Можай, в места не столь отдаленные. Там мы встретились в июне 1971 года и надолго задружили. Для меня до сих пор остается непостижным, что на этом свете сближает, роднит людей? В нем меня привлекала способность со сдержанной сердечностью, просто, без эмоциональных и словесных прикрас рассказывать о своем прошлом. Слушая о переселенческих мытарствах его семьи, о брате Роберте, несостоявшемся писателе, о его собственных исканиях, я все это воспринимал как нечто близкое мне.
Нашей общей любовью и темой для разговоров был Бунин. В его цикле «Темные аллеи», в каждом из влекуще прекрасных женских образов я находил для себя косвенное и радостно узнаваемое сходство с ней, моей Ликой. Пользуясь этим интимно-лирическим мостиком, я облегчал свою душу, говоря о глубоко запрятанных во мне переживаниях.
Помню зимний вечер. Недавний снегопад приятно для глаза преобразил зону. Фонари вдоль «запретки» и на столбах внутри смотрелись как новогодние. Полчаса назад я вернулся с четырехчасового свидания с Ритой. Состояние было такое, когда приходится, кривясь от боли, отдирать присохший к ране бинт. Душа моя пребывала там, с ней. На пальцах рук запах ее духов, на лице горели поспешные прощальные поцелуи. И голос, ее голос: «Алька, не бери в голову ничего дурного… Мы повидались, многое обговорили и поняли, что между нами все остается по-прежнему… Будь спокоен…» Нахожу Эдика в бараке, и мы идем гулять. Внутри незатихающая боль и опьянение от упоительной, но исчезнувшей яви. Мы взобрались на второй этаж недостроенной столовой и остановились у незастекленного окна. Под темным небом все белым бело, мягкий свет фонарей. И где-то совсем рядом осталась в поселке до утра она, такая же, как я, одинокая и подавленная. Как ребенок плачется о потерянной игрушке, так и я в тот вечер изливал душу своему другу. Он отвечал мне молчаливым пониманием. Возникало сознание общности нашей судьбы, возвышенности дружбы. В тот снежно-оттепельный час, стоя у оконного проема, мне каким-то шестым чувством открылось, что она в эти минуты здесь, с нами. Нас троих объединял железный обруч общего для нас хождения по мукам…
…Карелия, русский север часто были темой наших разговоров с Эдиком. Мама моя, Александра Никаноровна, происходила с Вологодчины, поэтому я разделял с ним тягу к тем местам. Всерьез занявшись родным языком, он стал выписывать «книга-почтой» словари, учебники, справочники и другую литературу по истории и культуре угро-финского этноса. С его легкой руки передо мной предстал бело-зеленый, эпически-запечатленный мир «Калевалы».
Никогда не забыть, как мы с ним тайком читали Евангелие. По режиму нам запрещалось иметь Библию, Новый Завет, иконки и молитвенники. Между тем допускалось ношение нательных крестиков и религиозная литература, которую до 1968 года дозволялось почти беспрепятственно пересылать в зону. В личных библиотеках заключенных можно было найти что угодно: от книг с трудами отцов Церкви до полногодичных подписок журнала «Московская патриархия». Особо ревностным верующим, а такие среди нас были, неисповедимым образом удавалось заполучить с воли экземпляры Нового Завета на тонкой рисовой бумаге. Издания разрезали на отдельные книжечки, чтобы легче было прятать, и пользовались ими с соблюдением всяческой осторожности. Мы с Эдиком попросили у богомольного старичка Орловича дать нам что-нибудь почитать. Тот весь засветился от радости, принялся креститься и шепотом заверил нас, что в воскресенье после поверки передаст нам припрятанное Евангелие от Марка. «Только вы, ребятушки мои, – почти умолял он, – поберегите святыню Божию и себя. Намеднись при обыске у меня иконочку изъяли. Владычицы нашей Богородицы. Не могу сказать, как дорог мне был образок Заступницы нашей. Досель не перестаю скорбеть о нем…»
Мы загодя выбрали место, чтобы укрыться там на время. Это было маленькое помещение для кинобудки под самым потолком возводимого зэками здания клуба-столовой. В воскресенье после обеда, когда народ в большинстве своем заваливался на боковую, мы забрались наверх по припасенной лестнице. Оказавшись на месте, предусмотрительно столкнули ее обратно. Расстелив на бетонном полу фуфайки, трижды перекрестились, как просил Орлович, и принялись негромко читать главу за главой. С самого начала меня не покидало чувство сакральной значимости нашей затеи. Мы с ним впервые прикоснулись к миру незнаемому, открывавшему волнующую новизну евангельского повествования.
«…Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит. …кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами»
«…а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих…»
Что-то мы знали и раньше, но отрывочно и с чужой подачи. Впервые про жизнь и подвиг Спасителя мы узнавали со слов апостола Марка, Его ученика. Они звучали для нас подкупающе убедительно, благодатно.
«…имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам…»
Мы с Эдиком, как и большинство наших сотоварищей, не за просто так получили лагерные сроки. Каким-то образом мы были причастны к такому высокому понятию, как самопожертвование ради идеи. Но я никак не ожидал, что сердце мое будет учащенно биться от призывных слов Спасителя: «…кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». За время, пока читали 16 глав Евангелия, мы не проронили ни слова от себя. Да и что можно было сказать, когда мы впервые внимали глаголам вечной жизни.
…Ныне, бывая в храме, неизменно поминаю за упокой души в числе других почивших лагерников Виктора Константиновича Орловича. По милости Божьей мы с Эдиком пребываем в числе живых. Наши телефонные звонки, разговоры по скайпу, редкие встречи побуждают благодарить Господа, что я, недостойный, мог вживе смотреть в лица людей, подобных Эдварду Хямяляйнену, с которым нас свел Бог в местах лишения свободы.
По освобождении из зоны Эдик вернулся в родной Петрозаводск. В 82-м году вместе с женой Людмилой и двумя маленькими детьми Матвеем и Оленькой он посетил нас с Катериной в Туле.
Затем я пару раз навещал его в Карелии, пока он не перебрался в Хельсинки. Поездка в Финляндию в 2008 году и четыре дня, проведенные в воспоминаниях с водочкой, стихами и песнями будто возвратили нас в незабвенную лагерную молодость. Сейчас время от времени мы переговариваемся по скайпу, делимся новостями, что-то обсуждаем и по обыкновению за разговором не раз не два вспомянем о прошлом.
