Дорогие мои! Доверительно скажу вам о моей сестре любимой Галине. 16 сентября у нее юбилей, знаковое число которого невольно навивает грусть. Между тем, неистончаемая связь наших душ, кровно родственная слиянность общих для нас воспоминаний и переживаний, предопределила нашу с ней душевную близость. Сестра невыразимо мне дорога, потому как в ее голосе я слышу интонации нашей мамы. 

У родителей нас, детей, было трое. С сестрой разница в возрасте составляла полтора года, а Михаил был моложе меня на 5 лет. С раннего детства жизнь в деревне предполагала посильное участие каждого из нас в работе по дому и помощи родителям по хозяйству.

 Отец с мамой сами работали без устали и нас с малолетства приучали к труду. Сестру мама воспитала чистюлей, Галинка охаживала нас с братом мокрой тряпкой, когда мы с мальчишеской беспечностью, не разувшись, топали по только что вымытым полам. Как девочка, она любила цветы, с охотой занималась в саду и огороде. Впоследствии она неспроста избрала профессию педагога-ботаника.

 Мама рано привила нам охоту к чтению. Ее стараниями наша домашняя библиотека постоянно пополнялась. Всякая новая книга была у нас, детей, нарасхват

К Гале я всегда относился сердечно, встречая с ее стороны понимающее участие. Характером она вышла в маму. Переживательная, часто до трепета, до бессонницы, рачительно домовитая, с неизменной готовностью жертвовать собой ради детей, мужа, родителей. Работая в рязанской прокуратуре, частенько заходил к ней пообщаться и перекусить. Она жила в общежитии пединститута на Полонского, одной из самых живописных и любимых мною улочек Рязани. Сестре нравилось угощать меня, по доброте своей она никогда не отказывала в просьбе отчинить в долг немного денежек. Заполучив искомую десятку, я благодушно заверял, что как только стану генеральным прокурором,  сразу все верну.

Сестра ничего не знала о моей «антисоветской деятельности». Памятуя о свойственных ей душевной трепетности и мнительности, я тем самым старался уберечь ее от ненужных волнений. Однако они ее, бедняжку, не миновали. Гале пришлось немало пережить не только за своего безрассудного братца, но и за себя. Первое огорчение пришло после моего конспиративного «прокола» с антисоветской работой, которая попала в КГБ. Вскоре за тем отца вызывали в органы для объяснения. Мама и сестра места себе не находили в тревоге за меня. Помню, в конце марта 68-го, сразу после того, как меня выставили с юрфака МГУ, Галя по просьбе родителей приехала в Москву. Каким-то образом мы оказались с ней на станции метро Фрунзенская. Стоя у колонны красновато-коричневого мрамора, Галя плакала во все время нашего тяжелого разговора. Держа меня за руку, всхлипывая, повторяла: «Олег, с тобой что-то должно случиться... Мы все боимся за тебя. Ты слышишь? Боимся!»

В скором времени обстоятельства сложились так, что сестра невольно оказалась вовлеченной в рискованную политическую игру, затеянную нами, безрассудными «борцами за правду». Дело в том, что в 1968 году началась печально известная «пражская весна». Демократизация в Чехословакии, как мы полагали, подтвердила наши политические прогнозы о скором кризисе партийно-бюрократической системы в СССР и странах социалистического лагеря. Из Петрозаводска, где созданием антисоветского подполья занимался Саша Учитель, должен был отправиться на учебную стажировку в Прагу близкий ему по взглядам человек. В Рязани решено было передать с ним фотопленку с программными работами нашего движения. Мы были уверены, что они придутся как нельзя кстати чешским реформаторам. Кассеты с фотопленками вмонтировали в три куска мыла, и встал вопрос: кого использовать в качестве курьера? Возникло затруднение, так как стояло лето: пора каникул и отпусков. Тогда-то я предложил в качестве курьера свою сестру. Не посвящая ее в курс дела, придумали версию. По моей настойчивой просьбе Галина отправилась поездом в Петрозаводск и все доставила по назначению. Возможно, уже тогда сестра о чем-то догадывалась, но с появлением новых обстоятельств она, конечно, многое поняла и перепугалась за нас обоих. Из близких родственников Галя более, чем кто-либо оказалась замешанной в нашем деле. Ей пришлось пройти через допросы и давать показания на суде в Рязани, Саратове и Петрозаводске. Первое, что ей реально угрожало – это исключение из института. Месяца через три после моего ареста сестре пришлось держать ответ на заседании ученого совета и партактива. Секретарь парткома института задал вопрос, что называется «не в бровь, а в глаз»: «Ответьте перед всеми и начистоту, как вы относитесь к вашему брату-антисоветчику, совершившему особо тяжкое государственное преступление?» Представляю, сколько глаз было устремлено в том момент на худенькую, бледную от волнения студентку… «Вы спрашиваете, как я теперь к нему отношусь? По-прежнему, по-братски…» Парторг видимо не ожидал такого по-человечески достойного ответа и принялся осыпать ее укоризнами и угрозами исключения. Среди присутствующих нашлась понимающая благородная душа: «Простите, Владислав Павлович, а как по-вашему она должна к нему относиться? Ведь он ей родной брат».

Выйдя замуж, Галя во все время беременности и после рождения доченьки Дины жила у родителей в Лесной Поляне. Там месяцами гостевала и Алена. Я был несказанно благодарен любимой моей сестрице за письма, в которых она с милыми подробностями сообщала о девчоночьих проказах и забавных суждениях ненаглядной доченьки.

Господь не обделил Галю милостями. Вместе с мужем Николаем, генерал-майором запаса, они воспитали двух дочерей и ныне живут радостями и  тревогами за детей и внуков.

***
Да, мы грустим — годочки набегают,
Тускнеют краски любого нам мира.
И только детство радужно сияет,
И греет душу таинство потира.

И в этот день, моя сестрица,
Так очевидна Божия любовь,
Что одарила в яви и сторицей
Твой светлый путь из радостей и слёз.

Все мы сейчас, собравшись воедино,
Тебе, сестра, дань сердца воздаём
За облик твой, приветно-милый,
За нежную проникнутость добром.

Дай Бог тебе смирения и силы
Нас привечать лучением своим,
Чтоб сообща мы горести сносили,
Доверившись Христу и прибывая с Ним.

Олег Сенин

Орэра - Отговорила роща золотая