В начале октября 1969 года меня доставили этапом из рязанской следственной тюрьмы в саратовскую. Конвой, высадив заключенных из «столыпина», приказал нам, сбитым в тесную кучу, усесться на тощие котомки. На запасных путях, под дулами автоматов, я, попривыкший за два месяца к жестокому оскалу арестантской жизни, не скрывая радовался солнечной осенней теплыни. После тесноты камеры удивлял простор и успокаивающая голубизна ненаглядного моего неба…

Осень в том году стояла ясная, сухая. На отлогих скатах, возвышавшихся над городом, неровными клиньями пестрели перелески. Помнится, я часами не отходил от зарешеченного окошка и, оставляя за спиной тоскливое удушье камеры, неотрывно ласкал взглядом ненаглядную красоту редкостно теплой осени. Из форточки, как от куста хризантем, тянуло головокружительными запахами октября, прошлого счастья. Там, у тюремного окна, ко мне легкокрылым откровением явилась мысль, что умереть легче всего осенью.