И снова, возвращаясь к событиям 50-летней давности, я дерзаю, хотя бы отчасти, раскрыть перед вами сонм переживаний, запечатленных в строках моих стихов и прозы.

Долгими, тянучими вечерами, когда в камере из-за скудности света становится трудно читать, я вытягиваюсь на койке, укрываюсь, как в детстве, с головой одеялом, и проваливаюсь в сладостную и больно стонущую пропасть грез.

... Забытье не бывает долгим. Очнешься вдруг и, увидев себя в убожестве каземата, сразу понимаешь, где ты и кто ты.

Замечаю, как в сереньком миноре настроений вдруг являются озарения, подобные тем, что случаются в детстве. Во время скучного урока неожиданно вспомнишь об оставленной дома недочитанной книжке и весь сразу вспыхиваешь от предчувствия предстоящего удовольствия. В эти минуты я в душе переступаю через то страшное, что ждет впереди. Позабыв обо всем, вижу нас в тех светлых днях, когда втроем по весне снова будем гулять по нашему старому скверу. Подобные наития исчезают так же быстро, как и появляются. Но ощущения, оставленные ими, хочется удержать, запрятать в самый сокровенный уголок сердца.

На этих полутора листах малая капля того, чем полниться сердце твоего Сенина. Ты спросишь: «А что еще?» А еще благодаря библиотечной книжке меня снова порадовала прелесть бунинского языка, слушай: «…Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и – запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести». Согласись, как это напоминает наш маклаковский сад в те незабвенные августовские дни, когда мы оставались в доме вдвоем. У него же прочел: «Когда кого любишь, никакими силами никто не заставит тебя верить, что может не любить тебя тот, кого ты любишь».

Что ты скажешь на это, грустинка моя?

(Из книги "Горюша моя ясная")