В феврале 2016 года исполнилось 115 лет со дня отлучения Льва Николаевича Толстого от Церкви. Как век назад, так и ныне событие это вызывает различные, чаще всего противоречивые отзывы. Мне довелось слушать мнение людей, отнюдь не сторонних православию, что им очень трудно принять и тем более оправдать факт отлучения Толстого. И действительно, большинство людей воспринимают Толстого как выдающегося мастера слова. Отсюда и недоумение: за что же, мол, Церковь так обошлась с Толстым?
Но известно, что из 90 томов его полного собрания лишь менее половины составляет литературное наследие. Все остальное можно отнести к его публицистике, философии, педагогике и богоискательству. Величие Толстого как художника неоспоримо, он признан всеми и всюду. Но лишь немногим он известен как философ, педагог и религиозный мыслитель. Но совершенно очевидно, что эта часть его трудов по своему достоинству и содержательности значительно уступает его художественным произведениям. В годы преподавания в педагогическом университете на кафедре духовного наследия Толстого, я отнюдь не был солидарен с теми, кто пиетет перед ним как художником не задумываясь переносил на его философию, педагогику и религиозные воззрения.
Этак можно впасть и в кумиротворство. Ведь у Толстого, "как у нашего Якова, - товару всякого". Он, к примеру, весьма критично относился к гению Пушкина, - но это совсем не повод, чтобы пушкинистам и каждому из нас вторить ему в этом. Граф с завидным умением тачал сапоги, - но вряд ли кто из современных модельеров последует их фасону. Для меня лично определяющим критерием оценки этой части наследия Толстого является то, что оно своим содержанием очевидно входит в противоречие с нашими традиционными национальными ценностями. Например, сильной самодержавной власти он противопоставляет учение анархистов в воззрениях Прудона и Бакунина, православному воспитанию - переосмысленную им педагогику вольнодумца Руссо, веру отцов, авторитет Церкви и Священного Писания он заменяет неким религиозно-абстрактным морализмом и создает религию, основанную всецело на авторитете его собственного разума.
На фоне революционно-нигилистических тенденций последней четверти XIX - начала XX веков позиция "яснополянского обличителя" вдохновляла и усиливала левые социал-демократические силы, выступавшие за радикальное изменение основ российской действительности. Как известно, движение это нашло исторический выход и осуществление в октябрьском перевороте 1917 года и последовавшей за ним насильственной ломке традиционного уклада жизни и созидании совдеповской России. В те страшные годы меч революции с наибольшим ожесточением разил исповедников православия. И это было не с проста, так как, по мысли Н.А. Бердяева, главный вопрос русской революции заключался не в вопросе о власти, а в вопросе о Боге.
В числе идейных предтечей исступленного большевистского богоборчества был и Лев Толстой, воинствующий антиклерикал и властитель дум революционно-настроенной интеллигенции. Время показало, что разрушение наших национальных ценностей и архетипов, начавшееся еще с Петровской «перестройки», способно привести только к духовно-культурной обезличенности и утрате державной независимости.
Очевидно, что в числе многих великих и малых граф Толстой приложил к этому свою руку.
Решение Синода об отлучении Толстого от Церкви как в те годы, так и сейчас, верующими людьми принимается и признается как драматическая неизбежность. Напротив, люди далекие от православия, считают его отлучение делом неправомерным, нехристианским, лишенным гуманности.
Между тем всякий, кто не понаслышке знает о сугубо категоричном неприятии Толстым русской Церкви не может не признать, что он был для Православия тем же, кем являлся Вольтер для католицизма. Всем известен клич последнего: "Раздавите гадину!" Поэтому определение Синода было лишь вынужденным актом, удостоверившим очевидный факт, что Толстой, сделавшись неистовым обличителем Православия, тем самым поставил себя вне Церкви. Приведем его дословный текст. Обращаем внимание на пастырский тон озабоченности, сокрушенности и молитвенного упования, которым было проникнуто определение Синода. Оно дословно гласило: "Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой в прельщении гордого ума своего дерзко восстал на Господа и Христа Его, явно пред всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери - Церкви Православной и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви и на истребление в умах и сердцах людей веры православной, которая утвердила Вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь Святая." "...и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковью Православной. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с ней". «…Посему свидетельствуем об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины. Молимся, милосердный Господи, услышь и помилуй и обрати его к пресвятой Твоей Церкви".
Что же привело Толстого к непримиримому противостоянию Церкви? Внутренний скепсис сопровождал Толстого с юности и не оставлял его в пору богоискательства и религиозной проповеди. К примеру, в 16 лет он снял с себя нательный крест, а вместо него повесил медальон с изображением Руссо. В 25 лет он уже мыслил себя основателем новой религии.
М. Горький вспоминал, что еще до своей встречи с Толстым он считал графа человеком неверующим. Общение же с ним окончательно убедило его в этом. Религиозные представления Толстого складывались под перекрестным влиянием различных, но духовно однородных в своем противостоянии русской религиозной традиции направлений и личностей; к последним можно отнести масонов и декабристов, Руссо и Прудона, Ренана и Штрауса, буддизм и протестантизм, духоборов и пацифистов.
В равной мере их влияние сказалось и на формировании тех методологических подходов, которые во многом обусловили и предопределили результаты его религиозных обобщений и выводов. Вот что писал о вере Толстого богослов и священник Георгий Флоровский: Толстой не столько искал веру, "сколько испытывал верования других, исходя из своих давних и не меняющихся предпосылок. Свое "христианское" мировоззрение Толстой извлек вовсе не из Евангелия. Евангелие он уже сверяет со своим воззрением, и потому так легко он его урезывает и приспособляет".
Очевиден и гносеологический изъян в богословских поисках Л.Н. Толстого. По причине своих разновекторных увлечений он изначально не придерживался святотеческого подхода к богопознанию как целокупному (всецелому) участию в нем человеческой личности с единоактивным вовлечением в этот процесс разума, чувств и воли. Напротив Л.Н. Толстой усвоил принятый в протестантизме произвольно-избирательный подход к Божественному Откровению и Священному Преданию. Такая позиция с учетом присущих ему выдающихся качеств художника, аналитика и созерцателя сказалась, с одной стороны, на тематической широте его наследия, но, вместе с тем, проявилась в односторонности его подходов при осмыслении духовных реалий.
Уклонение в рационализм сделало для него невозможным осмыслить и принять такие традиционно богословские категории, как богодухновенность Священного Писания и Предания, Триединство Бога, библейский провиденциализм, Боговоплощение и Воскресение Иисуса Христа, мистическую сущность православного богослужения и таинств. С другой стороны, склонность к мистицизму и эмоционально-чувственному перебору породила у Л.Н. Толстого пантеистическое представление о Боге, ограничила понимание Царства Божия как исключительно внутреннего душевного переживания, неоправданно лишила веру ее церковно-культового контекста. В итоге Толстой пришел к отрицанию реальности рая и ада, бессмертия души и всеобщего воскресения из мертвых. В конце жизни он уже не признавал богочеловеческой природы Христа и видел в нем лишь учителя жизни, подобного Лао Дзы, Будде, Заратустре, Сократу и другим.
По мере времени антиклерикализм Толстого сопровождался постепенной утратой благодатного начала в его душе и жизни и стал причиной уклонения в богословский модернизм и очевидное богоотрицание. Это видно при соотнесении его богоискательских построений с догматами Церкви. Отпадение от вероучительной и сотериологической полноты Православия выразилось в мировоззренческой аморфности и душевном смятении последних лет жизни писателя. Разочарование в своих последователях, мучительный страх смерти и болезненно-страдальческая кончина свидетельствуют о духовной трагедии Толстого.
Еще и еще раз, правды ради, повторяем, что не Церковь отлучила Толстого, а сам он отлучил себя от ее спасительного лона. Потому определение Синода заканчивается не проклятием, а словами молитвы, исполненными надежды на покаяние отпавшего.
О.М.Сенин, магистр богословия