Стихи

Твой светлый лик таит иносказанья

Рязанской невозвратной старины,

Как рукопись с утраченным названьем,

Как сладкий дым родимой стороны.

И по дороге к Сергиевой Лавре,

Вбирая сосен благостный покой,

Я видел, как закатами прославлен

Неизгладимо русский облик твой.

В постылости душевного стесненья,

В разладе между жизнью и мечтой,

Останется заветным утешеньем

Неопалимо русский образ твой.

Журавлю перебили крыло.

Кареглазый, худой, неповинный,

Он с тоскою смотрел, как несло

Сине небо его половину,

Как владел властелин окоём

Её тонко очерченным телом,

А она беспокойно смотрела

В пустоту, где летели вдвоём.

Вот и я в казематах темницы

Без тебя, без покоя и власти,

Лбом к виску твоему прислониться,

Здесь почёл бы за высшее счастье.

А в осенних туманах земли,

Как в безлунном саду хризантема,

Одиноко, печально и немо

Дрогнешь ты в ожиданьи зари.

Тоскою надрывая душу,

Ужесточая сердца колотьё,

Давящее, пещерное удушье

Пластает существо моё.

Оно зовёт потерянно и жалко,

Не веря ничему и ни в кого,

И думы, как горбатые гадалки

Упрямо шепчут о конце его.

Висок роняя на плечо камней,

Губами отрешённо мрак глотая,

Ты вспомнишь обессиленно о Ней

И рот зажмёшь, рыданья обрывая.

Отчего, сквозь дней канву,

Каплет боль на плаху кары

И во снах, и наяву -

Изводящие кошмары? 

Отчего в изломе муки

Стиснуты на горле руки...

И вся в слезах, не видя света,

Грезит женщина рассветом?..

Где ты, моя большеглазая,

С солнцем в витых косах?..

В самом начале знал бы я,

Что счастье останется в снах.

Помнишь, июльский закат,

Теплые доски причала?..

Чудо, сливавшее нас,

Мучило и ласкало.

Было-то сколько, б-ы-л-о!

Лето цвело, любило,

Но журавлиной тоской

Осень кралась за рекой.

Звёзды скрыл сизый мрак.

Стужа цветы увяла.

Замков разрушенных прах

Выстелил доски причала.

В горечи разлуки опустели дни,

Скрылись за березками поезда огни –

Расплескалось счастье в шорохе дождей,

Затерялось в сумерках невозвратных дней.

В ночь качнулось стеблями, тонкими и грустными,

Распустилось косами золотисто-русыми.

В октябре, на рассвете, кричат петухи

За решеткою, в сини вселенной.

Удивлённым дитём, чрез порог преступив,

Я вхожу в Божий мир с ощущеньем нетленья.

Кто-то слабой рукою раскрыл часослов,

Где-то сосны немеют, как юные вдовы, -

Всё пустой наговор, мир совсем не таков,

Как напишут о нём впопыхах суесловы.

И, на час отпросясь, в катакомбном тепле,

Я со свечкой в руке, весь в слезах, цепенею:

Кто-то вечный и ясный в оконном стекле

Мне такое открыл, что изречь не посмею.

Так хочется от злой беды,

От маяты в сознании воспаленном

Туда, где в девичьи следы

Упали листья кленов.

Где в переулках шепчешь ты

Сосулек тихим звоном.

Там, на изморозь карнизов,

Как февральский синий наст,

Искрится печально снизу

Полнолунье твоих глаз.

Ту комнатку в доме за старым храмом

Мне в поволоке слезной вспоминать…

И каждый август, сыпля соль на рану,

Тебя, грустящую, мне будет возвращать.

Прохладу рук твоих и позолоту прядей,

Как бы нечаянный, серебряный смешок,

Сияюще-доверчивые взгляды,

Всевидящий, смущённый потолок.

С годами на желтеющих страницах

В забытых строчках будет проступать:

«Любимая, печальница, Жар-птица,

В чьём светлом облике почила благодать».

И старый храм, берёзками поросший,

Но красоту сберегший испокон,

Украсит стены радующей ношей –

Незримым рядом праздничных икон.

На закате, по осени, близость беды
Ощутима в окрасе холодного неба,
Так светло проступили босые следы
Твоего легконогого майского бега.

Только голос пластинки наивно-лучист,
И пресветлы Владимира крестные главы.
А в немыслимом прошлом сияюще-чист
Огонёк восковой закатившейся славы.